Раз уж мы углубились в подробности о прошлом монастыря Малого Пикпюса и осмелились заглянуть в эту строгую обитель, да позволит нам читатель еще маленькое отступление, в сущности, полезное в том смысле, что оно дает понятие, как в самом монастыре могут встречаться оригинальные образы.
Жила там, между прочим, столетняя старуха, поступившая из аббатства Фонтевро. До революции она жила в мире. Она много и часто говорила о господине Миромениле, министре юстиции при Людовике XVI, и о жене президента Дюпла, с которой была коротко знакома. Величайшим ее удовольствием и гордостью было то и дело вспоминать этих господ. Она рассказывала чудеса об аббатстве Фонтевро, — будто это целый город, и внутри монастырской ограды проложены улицы.
Она говорила с пикардийским акцентом, забавлявшим пансионерок. Каждый год она торжественно возобновляла свой обет, но в ту минуту, когда приходилось присягать, она говорила священнику: "Монсеньор святой Франсуа вручил свой обет монсеньору святому Евсевию, Монсеньор святой Евсевий — монсеньору святому Прокопию и т.д., и т.д., а мой я вручаю вам, святой отец". И пансионерки принимались хохотать исподтишка под покрывалами, прелестным сдержанным смехом, при котором матушки гласные хмурили брови.
Столетняя монахиня постоянно рассказывала разные истории. Во времена ее молодости, говорила она, бернардинцы не уступали мушкетерам. Ее устами говорил век, но век восемнадцатый. Она рассказывала об одном обычае, существовавшем в Шампани и Бургундии до революции. Когда какое-нибудь именитое лицо, маршал Франции, принц, герцог или пэр проезжал по одному из городов этих провинций, городской совет встречал его приветствием и подносил ему в четырех кубках четыре различных сорта вина. На первом кубке была надпись: "Обезьянье вино", на втором — "Львиное вино", на третьем — "Баранье вино" и на четвертом — "Свинское вино". Эти четыре надписи изображали четыре фазы, которые испытывает пьяница: первая степень опьянения веселая, вторая степень — раздражающая, третья — от которой человек тупеет, и, наконец, четвертая — когда он превращается в скота.
Она хранила у себя в шкафу, под ключом, таинственный предмет, которым чрезвычайно дорожила. Устав аббатства Фонтевро не запрещал этого. Она никому не хотела показывать этого предмета и запиралась всякий раз, когда сама хотела еще раз полюбоваться им. Если в это время она слышала шаги в коридоре, то быстро закрывала шкаф своими дрожащими руками. Лишь только с ней заговаривали об этом, она молчала, хотя обыкновенно болтала очень охотно. Самые любопытные не в силах были сломить ее молчания, самые настойчивые не сумели одолеть ее упорства. Это служило предметом пересудов для всех праздных или скучающих обитателей монастыря. Что это за таинственный и драгоценный предмет, составлявший сокровище столетней старухи? Без сомнения, какая-нибудь священная книга? Редкостные четки? Чудодейственные мощи? Терялись в догадках. Когда бедная старуха умерла, то бросились к шкафу быстрее, чем того требовало приличие, и открыли его. Таинственный предмет нашли завернутым в тройной полотняный покров, как священный дискос. Это было блюдо, изображавшее летающих амуров, преследуемых аптекарскими учениками, вооруженными огромными клистирными трубками. Один из прелестных амурчиков уже попался. Он барахтается, машет крылышками и еще пробует улететь, но аптекарь хохочет сатанинским хохотом. Мораль: любовь, побежденная резью в желудке. Это любопытное блюдо, быть может, вдохновлявшее Мольера, еще существовало в сентябре 1845 года; оно продавалось у старьевщика на бульваре Бомарше.
Эта добрая старушка никогда не соглашалась принимать никаких посещений.
— Потому, — говорила она, — что разговорная слишком уж мрачна.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2024
Обратная связь